В 90-е – начале 2000-х годов многие заговорили о тенденции гиперреализма в массовой культуре. Изображение материи и плоти такими, какими их вряд ли увидишь в реальности, стало модным в рекламе, фотографии, кино. Гиперреализм по мнению Бодрийара (он ввел этот термин еще в начале 80х) проник не только в визуальную сферу, но стал общей чертой всей культуры постмодерна. Современную порнографию и квадрофонию он также отнес к феноменам гиперреального. Однако едва ли не наибольший размах эта манера получила в фотографии – и даже не порнографической, а в фотографии еды в глянцевых журналах, а затем и в интернете. Это явление получило название фуд-порно.
Прежде всего, что это такое?
Термин food-porn в 1979 году использовал один активист в борьбе за правильное питание (основал «Центр за науку в интересах общества»), который таким образом обозначил то, что не заслуживает называться едой. Его центр в основном занимался исследованиями питательности и полезности продуктов, поэтому под фуд-порно он видимо имел в виду нездоровую пищу. Однако, как замечает автор одной из заметок о фуд-порно, намного ближе по смыслу к современному пониманию и раньше по времени был термин gastro-porn журналиста Александра Кокбёрна. В 1977 году в своей статье тот написал, что невозможно не заметить параллели между руководствами по сексуальным техникам и книгами с кулинарными рецептами – в обоих случаях максимальный акцент сделан на получении удовольствия. Возможно автор вышеуказанной заметки прав, считая, что термин от первого в итоге обрел смысл от второго.
Как бы то ни было сегодня под фуд-порно понимается прежде всего фото и видео, в котором сделан сильный упор (в том числе в визуальной подаче) на процесс приготовления пищи и демонстрацию готовых блюд. Причем, отличить фуд-порно от любого другого изображения кулинарии удастся лишь по нюансам и формальным признакам. Коротко и иронично эти признаки сформулировал в своем тексте об этом феномене Василий Корецкий. Вот эти признаки:
1.Натюрморты в книге или журнале занимают больше места, чем, собственно, рецепты;
2.Изображенные на фотографиях продукты обладают очевидной антропоморфностью: поросята имеют загар, жареная курица так и норовит понежиться на листьях салата, клубничка бежит купаться в кристально чистой воде и так далее;
3.Избыточный дизайн блюд, не являющихся кондитерскими изделиями;
4.Присутствие в кадре в меру упитанной женщины, получающей оральное удовольствие от дегустации (неважно чего) или смеющейся над салатом;
5.Злоупотребление уменьшительно-ласкательными суффиксами в названиях блюд или рецептов;
6.Злоупотребление прилагательными и образами в тексте рецепта;
7.Использование в рецепте заведомо труднодоступных ингредиентов;
8.Худоба автора книги или ведущего гастротелепередачи.
К этому списку стоит добавить лишь еще один признак (пожалуй, самый главный) – это маниакальный интерес к сокращению дистанции между зрителем и объектом, достигаемый крупными планами, фокусами на тактильных деталях, тактильными метафорами и откровенными намеками на не-диетичность блюд.
В последнее десятилетие фотографии в стиле фуд-порно стали массовым явлением. При этом в визуально препарированной плоти, выглядящей ярче, четче и реальней, чем любая реальная вещь – есть нечто сюрреальное, словно это фотоснимок фантазии. Что-то завораживающее и тревожное промелькивает в этих бесчисленных снимках с хештегами #food_porn и #foodgasm. Как и любая другая вещь, касающаяся наших фантазий и желаний, фуд-порно позволяет почувствовать всю двусмысленность тех объектов, то мы вожделеем – возможно они никогда не были ценны сами по себе, а важен лишь эффект от искажения поверхности, самого взгляда на них?
При этом в фуд-порно можно увидеть не только новое веяние, но и традицию. Например, если рассмотреть его как историю конструирования актуальной формы натюрморта и нового зрителя. Увы, многие не замечают явную иронию в воскрешении натюрморта в наши дни. Натюрморт вырос из жанра Vanitas, возникшего в позднем средневековье и ставшего актуальным в раннем барокко – этот жанр изначально был ориентирован на воспроизводство символов и аллегорий, напоминающих о бренности жизни и мимолетности любых достижений и удовольствий. Впоследствии натюрморт, как мне кажется, станет не столько экраном для смыслов, сколько демонстрацией художественной техники (изобилие форм, оттенков, фактур), но некоторый намек на недолговечность материального в нем остается. Возврат к натюрморту и в последующие столетия всегда будет тесно связан с изменениями техники (например, обращение к нему в импрессионизме, кубизме и т.д.). Забавно, что именно современный любитель «заморачиваться» на счет еды ничего не желает знать о бренности бытия.
Итак, как же случилось, что наши современники столь увлечены едой и ее фотографиями, что даже рифмуют ее с порнографией?
Вообще еда и секс всегда были родственны друг другу, поскольку и то, и другое тесно связаны с удовольствием, властью и выживанием. История метафор, объединяющих эти две вещи, чертовски сложна, богата и уходит корнями в доисторический период. Например, метафора добычи, применяемая и там, и там – явно оттуда. Вместе с тем в Западной культуре (с Нового времени) отношение к ним было диаметрально противоположным: секс вытеснялся, сублимировался и табуировался, в то время как в пище вообще сложно было найти какие-то культурные ограничения (поскольку это столетия секуляризации, то религиозные запреты и посты оказывали очень малое влияние). Как ни странно, это дало противоположный эффект для познания. Западная культура в понимании секса намного глубже, чем в понимании пищи, ее влияния и места в жизни личности. Я уже писал как-то о том, что питание имеет много неявных воздействий на сознание, но мало кто в этом разбирается (а жаль). Раскрепощение нравов, произошедшее в ХХ веке, изменило прежнюю диспозицию, в какой-то степени уравняв положение еды и секса в обществе.
Там, где происходит раскрепощение, рано или поздно становятся востребованы новые запреты и границы (поскольку они и поддерживают желание). И в каком-то смысле во второй половине ХХ века они коснулись еды даже больше, чем секса. Многие отмечали тот момент, что кулинария и прием пищи хотя и не табуированы, но их прямое изображение воспринимается как нечто сниженное, а иногда и даже постыдное. Так, например, в кино поедание пищи – почти всегда маркер злодея, а сама еда – то, что должно оставаться за кадром (эти темы хорошо обыгрываются в «Повар, вор, его жена и ее любовник» Гринуэя, «Большой жратве» Феррери и «Призраке свободы» Бунюэля). Но и в повседневности неявный запрет на интерес к тому, как и что едят другие, ощущается отчетливо. Я признаться всегда смотрю, что несут в корзинах и тележках другие люди, при этом испытывая нечто схожее с удовольствием перверта. Все это отражается в дискурсе. Забота о калориях и витаминах, об экологичности и этичности производства, о влиянии на фигуру и здоровье в современном западном обществе мало чем отличается (по характеру обязательности и степени паранойяльности) от озабоченности харасментом и оргазмом, правами секс.меньшинств и дискриминацией и т.д., и т.п. Изменилась подача этих ограничений, но не их характер: теперь ограничения представляются как плата за доступ к наслаждению.
Запреты и требования, пусть даже подталкивающие к наслаждению, а не препятствующие, всегда создают фантазмы об их непринужденном нарушении, т.е. о своего рода ручной перверсии. В сфере сексуальности одной из реализаций этого фантазма всегда была порнография. В порнографии на деле очень слаб элемент, способный инициировать действия, она по большей части лишь провокация, намек на недозволенное или недоступное. Впрочем, в современной культуре порно– более широкое явление, чем только порно-продукция. Порнография стала неотъемлемой частью некоторых дискурсов и форм визуальности. Но можно ли признать фуд-порно точно таким же феноменом в сфере еды?
Мой ответ: И да, и нет.
С одной стороны, современную порнографию и фуд-порно объединяет стремление продемонстрировать не реальные объекты\тела, а то, как их представляет рамка фантазма. Мечта конструирует объекты желания противоречивым образом: одновременно как нереальные и доступные. Ничего общего с простой фотографией это не имеет. Уже с появлением фотографии порнографы столкнулись с проблемой, что простое изображение обнаженных тел не всегда выглядит возбуждающе. Именно поэтому фуд-порно заимствовало некоторые приемы съемки у порнографии – последняя все-таки обладает большим опытом в создании иллюзий.
Сюда следует добавить и функциональное сходство этих феноменов. Если попробовать точно определить место фуд-порно в сознании потребителя, то в целом оно займет место аналогичное повседневному использованию порнографии – это либо активное фантазирование (как с мастурбацией, так и без), либо напротив ритуал расслабления (снять нагрузку с головы, отвлечься). Первое – бытует не только при просмотре порнофильмов, но и без всякой меры используется в рекламе для привлечения внимания, второе – вырабатывается как род защиты против этого. Фуд-порно используется точно так же. Это сфера фантазий, которую искусственно раздражают глянцевые журналы и люди, питающиеся полуфабрикатами, но мечтающие о большем. Или в более редких случаях – это чистой воды эстетика, наслаждение цветом и формой на картинках, которое в очень малой степени провоцирует слюну.
С другой стороны, многие критикуют этот термин как неадекватный.
Во-первых, потому что «фуд-порно» - это рекламный термин, привлекающий внимание скандальностью, которой по сути нет. Ничего запретного в фотографировании еды нет, а если кого и шокируют сочные сладкие или жаренные продукты, то только зашизованнх адептов здорового питания (их все больше становится, но не настолько, чтобы провести аналогию с теми, кого эпатирует порнография).
Во-вторых, критики сетуют на разницу в задачах. Порнография, по их мнению (о святая простота!), рассчитана целиком на возбуждение, в то время как задачи фуд-порно более разнообразны. Среди таковых навскидку можно выделить следующие: формирование спроса, привлечение внимания, подтверждение статуса, эстетизация.
Этот критический довод весьма спорен. Имхо подлинная задача порнографии - это поддерживать иллюзию, что наслаждение существует в сексе. И это весьма схоже с тем, как я понимаю фуд-порно. И совсем неудивительно, что создавать поддержку для размещения наслаждения в еде в западном обществе начали в эру фаст-фуда, полуфабрикатов и консерв. Здесь следует еще раз отметить, что в наше время происходит изменение самого восприятия порно. Как заметил Жижек, возможно современный типичный зритель порнографии – это уже не тот, кто возбуждается и онанирует параллельно просмотру, а тот, кто интерпассивно наслаждается сексом на экране (т.е. другие получают наслаждение за меня, освобождая меня от такой необходимости, что позволяет избегать требования и разгрузить голову без прямой физиологической разрядки).
Резюмирую: при всей схожести порно и фуд-порно, в последнем, как это ни парадоксально, более явно звучит тема желания (а не только удовольствия). Порнографы «понимают» желание более утрировано, чем те, кто увлекается фуд-порно. Как ни странно, но в фуд-порно я вижу не только вуаеристское удовольствие, но и прибавочное наслаждение от рождения и испытывания самого желания. Последнее ощутимо при умеренных формах увлечения фуд-порно, при выраженном фанатизме – совсем иная история (об этом в конце).
Однако в поиске истоков лично мне интересно совсем другое – то, что пропустили многие, писавшие и о еде в ХХ веке, и конкретно о фуд-порно, а именно сам исторический момент, когда еда вдруг стала объектом желания в культуре. Это весьма интересно, поскольку прежде даже самые изысканные блюда и деликатесы воспринимались либо как средство/способ для удовольствия, либо как реализация базовой потребности. Восприятие и подача еды, сформировавшаяся во второй половине ХХ века, совсем не похожа на те две модели (логика удовольствия и логика потребности), здесь возникает третья – работающая в логике желания. И что удивительно, происходит эта революция в культуре, где в представлении о человеке доминирует бихейворизм, который не может отказаться от идеи «потребности» (это один из краеугольных камней всей теории).
Меня серьезно заинтересовала эта культурная метаморфоза, поэтому я попытался обнаружить предпосылки к ней.
На культуру и повседневность влияют сотни факторов, да и сама мифология еды всегда будет неоднородной и довольно запутанной. И все-таки я выделил для себя три важных фактора, которые сумели поменять едва ли не многовековые представления о еде.
Итак, если логика представления блюда как объекта желания формировалась где-то в 50-70-е (и окончательно стала само собой разумеющейся в рекламе и шоу последующих трех десятилетий – 80-2000-х), то следует обратить внимание на то, как менялся дискурс о еде и темах с ней связанных в середине ХХ столетия. Особенно нас будет интересовать происходившее в США.
1. Первый фактор – конечно, научный дискурс и его рецепция в обществе. Исследования в области химии, биологии и физики активно вторглись в сферу питания в первой половине столетия. Сперва возникали новые научные представления о еде и ее влиянии, затем теория приходила в жизнь и меняла слова и вещи (прежде всего это новые стандарты и запросы). А там, где появляются стандарты и запросы быстро возникают и ограничения. Именно эти ограничения (качество пищи, способы готовки, выбор продуктов и диеты и т.д.) постепенно меняют взгляд на еду, поскольку перевод научных теорий в повседневность всегда сопровождается сильной психологизацией – появлением оценок, опасений, представлений о нормальном, правильном, достойном.
Термин food-porn в 1979 году использовал один активист в борьбе за правильное питание (основал «Центр за науку в интересах общества»), который таким образом обозначил то, что не заслуживает называться едой. Его центр в основном занимался исследованиями питательности и полезности продуктов, поэтому под фуд-порно он видимо имел в виду нездоровую пищу. Однако, как замечает автор одной из заметок о фуд-порно, намного ближе по смыслу к современному пониманию и раньше по времени был термин gastro-porn журналиста Александра Кокбёрна. В 1977 году в своей статье тот написал, что невозможно не заметить параллели между руководствами по сексуальным техникам и книгами с кулинарными рецептами – в обоих случаях максимальный акцент сделан на получении удовольствия. Возможно автор вышеуказанной заметки прав, считая, что термин от первого в итоге обрел смысл от второго.
Как бы то ни было сегодня под фуд-порно понимается прежде всего фото и видео, в котором сделан сильный упор (в том числе в визуальной подаче) на процесс приготовления пищи и демонстрацию готовых блюд. Причем, отличить фуд-порно от любого другого изображения кулинарии удастся лишь по нюансам и формальным признакам. Коротко и иронично эти признаки сформулировал в своем тексте об этом феномене Василий Корецкий. Вот эти признаки:
1.Натюрморты в книге или журнале занимают больше места, чем, собственно, рецепты;
2.Изображенные на фотографиях продукты обладают очевидной антропоморфностью: поросята имеют загар, жареная курица так и норовит понежиться на листьях салата, клубничка бежит купаться в кристально чистой воде и так далее;
3.Избыточный дизайн блюд, не являющихся кондитерскими изделиями;
4.Присутствие в кадре в меру упитанной женщины, получающей оральное удовольствие от дегустации (неважно чего) или смеющейся над салатом;
5.Злоупотребление уменьшительно-ласкательными суффиксами в названиях блюд или рецептов;
6.Злоупотребление прилагательными и образами в тексте рецепта;
7.Использование в рецепте заведомо труднодоступных ингредиентов;
8.Худоба автора книги или ведущего гастротелепередачи.
К этому списку стоит добавить лишь еще один признак (пожалуй, самый главный) – это маниакальный интерес к сокращению дистанции между зрителем и объектом, достигаемый крупными планами, фокусами на тактильных деталях, тактильными метафорами и откровенными намеками на не-диетичность блюд.
В последнее десятилетие фотографии в стиле фуд-порно стали массовым явлением. При этом в визуально препарированной плоти, выглядящей ярче, четче и реальней, чем любая реальная вещь – есть нечто сюрреальное, словно это фотоснимок фантазии. Что-то завораживающее и тревожное промелькивает в этих бесчисленных снимках с хештегами #food_porn и #foodgasm. Как и любая другая вещь, касающаяся наших фантазий и желаний, фуд-порно позволяет почувствовать всю двусмысленность тех объектов, то мы вожделеем – возможно они никогда не были ценны сами по себе, а важен лишь эффект от искажения поверхности, самого взгляда на них?
Итак, как же случилось, что наши современники столь увлечены едой и ее фотографиями, что даже рифмуют ее с порнографией?
Вообще еда и секс всегда были родственны друг другу, поскольку и то, и другое тесно связаны с удовольствием, властью и выживанием. История метафор, объединяющих эти две вещи, чертовски сложна, богата и уходит корнями в доисторический период. Например, метафора добычи, применяемая и там, и там – явно оттуда. Вместе с тем в Западной культуре (с Нового времени) отношение к ним было диаметрально противоположным: секс вытеснялся, сублимировался и табуировался, в то время как в пище вообще сложно было найти какие-то культурные ограничения (поскольку это столетия секуляризации, то религиозные запреты и посты оказывали очень малое влияние). Как ни странно, это дало противоположный эффект для познания. Западная культура в понимании секса намного глубже, чем в понимании пищи, ее влияния и места в жизни личности. Я уже писал как-то о том, что питание имеет много неявных воздействий на сознание, но мало кто в этом разбирается (а жаль). Раскрепощение нравов, произошедшее в ХХ веке, изменило прежнюю диспозицию, в какой-то степени уравняв положение еды и секса в обществе.
Там, где происходит раскрепощение, рано или поздно становятся востребованы новые запреты и границы (поскольку они и поддерживают желание). И в каком-то смысле во второй половине ХХ века они коснулись еды даже больше, чем секса. Многие отмечали тот момент, что кулинария и прием пищи хотя и не табуированы, но их прямое изображение воспринимается как нечто сниженное, а иногда и даже постыдное. Так, например, в кино поедание пищи – почти всегда маркер злодея, а сама еда – то, что должно оставаться за кадром (эти темы хорошо обыгрываются в «Повар, вор, его жена и ее любовник» Гринуэя, «Большой жратве» Феррери и «Призраке свободы» Бунюэля). Но и в повседневности неявный запрет на интерес к тому, как и что едят другие, ощущается отчетливо. Я признаться всегда смотрю, что несут в корзинах и тележках другие люди, при этом испытывая нечто схожее с удовольствием перверта. Все это отражается в дискурсе. Забота о калориях и витаминах, об экологичности и этичности производства, о влиянии на фигуру и здоровье в современном западном обществе мало чем отличается (по характеру обязательности и степени паранойяльности) от озабоченности харасментом и оргазмом, правами секс.меньшинств и дискриминацией и т.д., и т.п. Изменилась подача этих ограничений, но не их характер: теперь ограничения представляются как плата за доступ к наслаждению.
С одной стороны, современную порнографию и фуд-порно объединяет стремление продемонстрировать не реальные объекты\тела, а то, как их представляет рамка фантазма. Мечта конструирует объекты желания противоречивым образом: одновременно как нереальные и доступные. Ничего общего с простой фотографией это не имеет. Уже с появлением фотографии порнографы столкнулись с проблемой, что простое изображение обнаженных тел не всегда выглядит возбуждающе. Именно поэтому фуд-порно заимствовало некоторые приемы съемки у порнографии – последняя все-таки обладает большим опытом в создании иллюзий.
Сюда следует добавить и функциональное сходство этих феноменов. Если попробовать точно определить место фуд-порно в сознании потребителя, то в целом оно займет место аналогичное повседневному использованию порнографии – это либо активное фантазирование (как с мастурбацией, так и без), либо напротив ритуал расслабления (снять нагрузку с головы, отвлечься). Первое – бытует не только при просмотре порнофильмов, но и без всякой меры используется в рекламе для привлечения внимания, второе – вырабатывается как род защиты против этого. Фуд-порно используется точно так же. Это сфера фантазий, которую искусственно раздражают глянцевые журналы и люди, питающиеся полуфабрикатами, но мечтающие о большем. Или в более редких случаях – это чистой воды эстетика, наслаждение цветом и формой на картинках, которое в очень малой степени провоцирует слюну.
С другой стороны, многие критикуют этот термин как неадекватный.
Во-первых, потому что «фуд-порно» - это рекламный термин, привлекающий внимание скандальностью, которой по сути нет. Ничего запретного в фотографировании еды нет, а если кого и шокируют сочные сладкие или жаренные продукты, то только зашизованнх адептов здорового питания (их все больше становится, но не настолько, чтобы провести аналогию с теми, кого эпатирует порнография).
Во-вторых, критики сетуют на разницу в задачах. Порнография, по их мнению (о святая простота!), рассчитана целиком на возбуждение, в то время как задачи фуд-порно более разнообразны. Среди таковых навскидку можно выделить следующие: формирование спроса, привлечение внимания, подтверждение статуса, эстетизация.
Этот критический довод весьма спорен. Имхо подлинная задача порнографии - это поддерживать иллюзию, что наслаждение существует в сексе. И это весьма схоже с тем, как я понимаю фуд-порно. И совсем неудивительно, что создавать поддержку для размещения наслаждения в еде в западном обществе начали в эру фаст-фуда, полуфабрикатов и консерв. Здесь следует еще раз отметить, что в наше время происходит изменение самого восприятия порно. Как заметил Жижек, возможно современный типичный зритель порнографии – это уже не тот, кто возбуждается и онанирует параллельно просмотру, а тот, кто интерпассивно наслаждается сексом на экране (т.е. другие получают наслаждение за меня, освобождая меня от такой необходимости, что позволяет избегать требования и разгрузить голову без прямой физиологической разрядки).
Резюмирую: при всей схожести порно и фуд-порно, в последнем, как это ни парадоксально, более явно звучит тема желания (а не только удовольствия). Порнографы «понимают» желание более утрировано, чем те, кто увлекается фуд-порно. Как ни странно, но в фуд-порно я вижу не только вуаеристское удовольствие, но и прибавочное наслаждение от рождения и испытывания самого желания. Последнее ощутимо при умеренных формах увлечения фуд-порно, при выраженном фанатизме – совсем иная история (об этом в конце).
Говоря об этом явлении, сложно пройти мимо вопроса о возникновении сей странной тенденции. Кто-то приписывает отцовство кулинарным книгам и шоу 90х - например, в это время становятся популярны Гордон Рамси, Найджелла Лоусон и Марко Пьер Уайт (в России их аналоги – Сталик и Белоника появятся где-то в 2000-е). Другие полагают, что хипстеры и Инстаграм дали настоящий импульс превращению фуд-порно в массовое явление. Третьи вспоминают Марту Стюарт и ее пафосные книги по кулинарии и домоводству, сделавшие ей имя еще в 80-е (хотя и у нее были предшественницы – например, Фанни Крэддок из 70х).
По большому счету манера съемки и подачи пищи в фуд-порно органически связана с эстетикой глянцевого журнала, а затем и телешоу. Первыми, кто решил, что для фотографий еды требуются особые таланты и подходы, были редакторы журнала LIFE. Именно в этом журнале в 1964 году появится серия «Великолепные обеды», которая перевернет представления о стандартах в этой сфере.
Однако в поиске истоков лично мне интересно совсем другое – то, что пропустили многие, писавшие и о еде в ХХ веке, и конкретно о фуд-порно, а именно сам исторический момент, когда еда вдруг стала объектом желания в культуре. Это весьма интересно, поскольку прежде даже самые изысканные блюда и деликатесы воспринимались либо как средство/способ для удовольствия, либо как реализация базовой потребности. Восприятие и подача еды, сформировавшаяся во второй половине ХХ века, совсем не похожа на те две модели (логика удовольствия и логика потребности), здесь возникает третья – работающая в логике желания. И что удивительно, происходит эта революция в культуре, где в представлении о человеке доминирует бихейворизм, который не может отказаться от идеи «потребности» (это один из краеугольных камней всей теории).
Меня серьезно заинтересовала эта культурная метаморфоза, поэтому я попытался обнаружить предпосылки к ней.
На культуру и повседневность влияют сотни факторов, да и сама мифология еды всегда будет неоднородной и довольно запутанной. И все-таки я выделил для себя три важных фактора, которые сумели поменять едва ли не многовековые представления о еде.
Итак, если логика представления блюда как объекта желания формировалась где-то в 50-70-е (и окончательно стала само собой разумеющейся в рекламе и шоу последующих трех десятилетий – 80-2000-х), то следует обратить внимание на то, как менялся дискурс о еде и темах с ней связанных в середине ХХ столетия. Особенно нас будет интересовать происходившее в США.
